ФинПутевод

Направление российской экономической политики на ближайшие годы определилось еще весной, когда президент в своем послании анонсировал создание целого ряда госкорпораций, а позже первый вице-премьер Сергей Иванов развил идею в своем выступлении на Санкт-Петербургском экономическом форуме. Сегодня госкорпорации одна за другой лепятся из подручного материала, учреждаются федеральными законами, получают щедрое финансирование и начинают функционировать, пишет The New Times.

Огласите весь список

Решать эти корпорации, по замыслу их создателей, должны самые разнообразные задачи — от строительства и ремонта инфраструктурных объектов (созданный на базе Внешэкономбанка Банк развития) и ремонта ветхого жилья (Фонд содействия реформе ЖКХ) до подъема отечественного авиа- (Объединенная авиастроительная корпорация — ОАК) и судостроения (Объединенная судостроительная корпорация — ОСК). Нелегкую задачу поднимать российское машиностроение (вместе с активами «Рособоронэкспорта» и деньгами из того же Стабфонда) возьмет на себя корпорация «Российские технологии». На острие научной мысли будут действовать сразу три структуры: «Роснанотех» должен обеспечить лидерство страны в области нанотехнологий; корпорация, в которую будет преобразован «Росатом», займется ядерными проектами; Венчурная компания примет на себя ответственность за все прочие новые технологии и будет своеобразной страховкой на случай, если две первые не справятся с задачей вывести страну в число мировых технологических лидеров.

А еще создаются Фонд национального благосостояния, который поддержит рушащуюся пенсионную систему, и Олимпийская корпорация, которая к моменту проведения зимней Олимпиады 2014 года в Сочи должна превратить этот город и его окрестности в спортивно-оздоровительное чудо света.

Ищем логику

При этом логику в том, как строятся российские госкорпорации, иной раз увидеть чрезвычайно сложно. Скажем, «Ростехнологии», в основу которых лег «Рособоронэкспорт», будут включать в себя помимо оборонных заводов еще и «АвтоВАЗ», к производству вооружений имеющий весьма опосредованное отношение. Зато производители российских военных самолетов, которыми с успехом торгует «Рособоронэкспорт», вместе с гражданским авиастроением слиты в ОАК. С некоторой натяжкой тут еще можно углядеть определенную логику, но если ей следовать, то вертолетный холдинг логично было бы прилепить ко всему, что летает. Но не тут-то было, он войдет в «Ростехнологии».

Да и с функциями, которые возложены на каждую конкретную структуру, нередко возникает путаница. Скажем, Банк развития должен не только финансировать строительство и реконструкцию инфраструктуры — дорог, морских и аэропортов и т.д., — но и заниматься поддержкой приоритетных отраслей экономики, в каждой из которых уже трудится или в ближайшее время начнет трудиться по собственной госкорпорации. Между создаваемыми структурами уже ведется борьба за наиболее привлекательные с коммерческой точки зрения активы и проекты, а когда вся эта система начнет функционировать, борьба будет только обостряться.

Расходы по-советски

В настоящее время, по словам будущего главы «Ростехнологий» Сергея Чемезова, в рамках госкорпораций тратится около 800 миллиардов рублей. Буквально на этой неделе в первом чтении принят федеральный закон об Олимпийской корпорации, которая получит почти 200 млрд государственных рублей, и цифра Чемезова дорастет до триллиона. Процесс на этом, конечно же, не остановится. Благодаря консервативной политике российского Минфина и необыкновенно благоприятной конъюнктуре на мировых рынках, у страны скопилось в Стабилизационном фонде более 3,5 трлн рублей. Собственно, все создаваемые в последнее время госкорпорации должны стать теми механизмами, которые помогут нынешним властям потратить эти деньги в соответствии с их представлениями о «геополитических интересах» страны, «столбовых дорогах» развития мировой экономики, «прорывных» отраслях и технологиях.

Один из идеологов внедрения госкорпораций Сергей Чемезов, недавно выступая перед представителями предприятий машиностроения, заявил: «Государственные корпорации стали тем инструментом, который (во многих странах) позволил реализовать потребности многих стратегических отраслей экономики в госинвестициях на фоне неспособности государства быть эффективным инвестором, а также квалифицированно распорядиться вложенными средствами. Вместе с тем госкорпорация — это надежная узда, сдерживающая безудержную рыночную стихию, погоню за сверхприбылями даже в ущерб стратегическим интересам страны». Сказано, конечно, красиво, только не совсем ясно, почему чиновник, поставленный во главе той или иной госкорпорации, будет профессиональней и эффективней тратить государственные деньги, чем чиновник, распределяющий бюджетные средства. Разница между ними в том, что об исполнении бюджета исполнительные органы власти (по крайней мере формально) каждый год отчитываются перед парламентом, а госкорпорации будут этой неприятной формальности лишены. Не совсем также ясно и про «узду», которую госкорпорации должны надеть то ли на рынок, то ли на себя. Поскольку в своих интервью Чемезов периодически называет госкорпорации некоммерческими структурами, то все же остается надеяться, что на себя. В таком случае не совсем ясно, что будет критерием эффективности их деятельности.

Сегодня в России создается десяток «пылесосов», которые будут высасывать из экономики страны излишки доходов, полученных от торговли нефтью, и перераспределять их сообразно с некими довольно туманными соображениями о том, что полезно и что вредно для страны. Проблема в том, что в какой-то момент может оказаться, что излишков больше не осталось, а бросить на половине проекты, в которые будут уже вложены триллионы, рука ни у кого не поднимется. Собственно, ни Сергей Иванов, ни его тезка Чемезов, ни прочие идеологи госкорпоративной России ничего нового не придумали. Самой большой госкорпорацией, питавшейся доходами от продажи сырья, был советский народнохозяйственный комплекс с его непомерно раздутой оборонной составляющей. Два десятилетия назад эта система доказала свою несостоятельность, и нет никаких оснований надеяться, что на сей раз получится как-то иначе.

А тем временем

На олимпе высоких технологий госкорпорацию «Роснанотех» может потеснить новая компания — «Росбиотех». Правда, ее пробный старт — амбициозный проект по сооружению завода по производству генно-инженерного инсулина на базе Института биоорганической химии РАН — дает сбой, пишет Владимир Емельяненко в журнале «Профиль».

Воплощением мечты о биотехнологиях, способных изменить жизнь человека до неузнаваемости, в России остается Институт биоорганической химии (ИБХ) РАН. Вход в него отражает состояние многих российских «мечт»: хлам стройки плотно отгораживает храм науки от жизни улицы. Что-то похожее происходит и с достижениями в области биотехнологий. ИБХ готов выращивать леса, которые растут в три-семь раз быстрее натуральных и обладают набором качеств, о которых мечтает целлюлозно-бумажная промышленность и которых те лишены. Но нет заказов. Разработанный институтом гормон роста почти не востребован медициной, как и генно-инженерные вакцины для лечения вирусных гепатитов или вакцина «7-й фактор» для лечения гемофилии.

Но самое парадоксальное: даже первому отечественному генно-инженерному инсулину, изобретенному в 1988 году и внедренному в производство в 2003-м, на родной российский рынок приходится прорываться, как партизану. Потеснить на нем как грандов мировой фарминдустрии — датскую Novo Nordisk, американскую Eli Lilly, французскую Sanofi-Aventis, так и их «дочек» — польские, индийские и китайские компании — пока не получается.

Вот с таким набором наследственности российский биотех начинает генную революцию. Ее сверхзадача — расшифровка генома человека, что (трудно поверить!) позволит ликвидировать генетические причины заболеваний и сделает людей абсолютно здоровыми, а природу — неуязвимой перед отходами цивилизации.

Родимое пятно

— Начнем с того, что разные направления наших биотехнологий от мировых лидеров — США, Японии и ЕС — отстают на 12-20 лет, — говорит Анатолий Мирошников, замдиректора ИБХ РАН. — Уточню: отстает внедрение. А по разработкам и инновациям мы идем вровень, в чем-то опережая конкурентов, в чем-то уступая. Настоящее родимое пятно — производство. У нас его просто нет.

Мы идем по вечно зеленому зимнему саду ИБХ, растения которого выведены в его же лабораториях. Но академику не до красот земного Эдема. «На днях губернатор Пензенской области Василий Бочкарев пообещал премьеру страны, что скоро в Пензе заработает завод по производству генно-инженерного инсулина человека, — говорит Мирошников. — А зачем он нужен, если из Китая туда будут везти готовые формы? А наши инсулины из наших субстанций, кстати, прошедших все клинические испытания и сопоставимых по качеству с лучшими зарубежными, годами лежат, будто никому не нужны».

После сада Мирошников ведет в нереально стерильный зал. Он похож на компьютерный, только машины здесь побольше. Академик показывает: «Вот это и есть первое в России опытное производство генно-инженерного инсулина человека».

Для его создания правительство Москвы в 2000 году выделило 120 млн рублей в кредит. При этом мэр Лужков пообещал закупать произведенный здесь инсулин. «Мы обещания выполняем, — считает главный эндокринолог Москвы Михаил Анциферов. — Правда, не в полной мере. Приобретаем примерно 65% от производимых объемов. В целом из более чем 50 тыс. получающих инсулин московских диабетиков 7-7,5 тыс. используют генно-инженерные инсулины ИБХ».

«Так в этом вся проблема, — заочно не соглашается с чиновником Дмитрий Баирамашвили, начальник опытного производства ИБХ. — Берут меньше обещанного, но при этом постоянно повторяют: «Давайте падать в цене, вы слишком дороги». Да, дороги — как всякое экспериментальное производство. Вот под давлением мэрии снижаем цену с 470 рублей за упаковку до 390 рублей. Но по кредиту расплачиваться придется дольше, значит, шансы на скорое открытие серийного производства тают на глазах».

Первый в стране завод по производству нового биоинсулина правительство Москвы как кредитор ИБХ РАН хотело построить еще в 2000 году. Но на старте произошла осечка. Когда выяснилось, что вложение в строительство может зашкалить за 500 млн евро, а отдача начнется через семь и более лет после запуска производства, хватка мэра Лужкова ослабла. К тому же по санитарным нормам завод нельзя строить в городе (санзона — не менее 500 метров, с учетом столичных цен на землю — немыслимо). Так передовая технология застряла на стадии эксперимента, который никак не перерастет в промышленное производство.

На том же уровне барахтается и опытное производство инсулина в Оболенске Московской области. Там в созданную на базе ГНЦ прикладной микробиологии компанию «Национальные биотехнологии» инвестор вложил около 30 млн евро, но до трети ее инсулина тоже не выкупается — дорого. Любой другой продукт можно было бы продвигать на рынок стандартными рыночными методами. Но есть два «но». Первое: весь инсулин закупает государство через программу ДЛО (дополнительное лекарственное обеспечение). Второе: коммерческая хитрость фирм-производителей инсулина. Она кроется в использовании сути генно-инженерных технологий: в клетки дрожжей или бактерии E.coli «вшивается» человеческий ген, ответственный за синтез инсулина, и клетка начинает производить нужный гормон. Так получается штамм, который можно использовать для производства лекарств. Но штука в том, что каждая компания создала свой штамм и запатентовала свой способ производства. У датчан из Novo Nordisk штамм дрожжевой, у американцев из Eli Lilly — бактериальный, у россиян — тоже бактериальный, но не соответствующий американскому. Такая разница позволяет конкурентам заявлять об уникальности производства и подсаживать потребителя только на свои препараты.

Схватка конкурентов

Усугубляет ситуацию программа ДЛО. Являясь монопольным покупателем инсулина, государство в лице Минздравсоцразвития формирует список лекарственных средств, которые закупаются в рамках ДЛО. Федеральный фонд обязательного медицинского страхования (ФФОМС) организует тендеры между дистрибьюторами лекарственных препаратов, предлагающими ассортимент и цены. Дистрибьюторы стремятся заключить договоры со всеми производителями инсулина из списка ДЛО. Но закупают у разных производителей столько, сколько выписано соответствующих рецептов. Дистрибьюторы по опыту знают, сколько будет выписано инсулинов Novo Nordisk, Eli Lilly и Sanofi-Aventis: более 90%. Столько и закупают. Остатки — у всех остальных. Самый крупный из «остальных» — ИБХ РАН с долей 2,8%. Далее идут китайская компания Tonghua Dong Bao Pharmaceutical, «Брынцалов А», «Белмедпрепараты» (Белорусия) и «Фармстандарт».

Как дали понять «Профилю» и в ИБХ, и в «Фармстандарте», медицинские чиновники давно материально заинтересованы в поставках зарубежных инсулинов и «подсажены» на них как зарубежными командировками, так и различными выгодными контрактами. При этом академик Мирошников признает: мировые инсулиновые бренды пришли в Россию, когда у нас не было своей технологии. Они предлагают продукт высокого качества, тратят большие средства на проведение клинических наблюдений, умело «привязывая» врачей и пациентов к своим препаратам.

«Это нормально, — считает Дмитрий Баирамашвили. — Ненормально то, что мы не в состоянии делать то же самое — некому. Наш институт мог бы пробовать бодаться за федеральный рынок, договариваться с регионами. Но если честно, это не наша задача. Мы — ученые, а не коммерсанты. Нам нужно заниматься созданием новых высокотехнологичных продуктов.

Голь на выдумки хитра

Но пока ученые тихо уезжают из России к конкурентам. Месяц назад один из любимых аспирантов академика Мирошникова, недавно защитившийся, пришел к нему в кабинет.

«Смотрю на него, — вспоминает академик. — Он еще рот не раскрыл, а я по тому, как он переступает с ноги на ногу, вижу: будет увольняться. Так и есть, пригласили в Германию. И что мне делать? Парню жить негде, я ему жилья предложить не могу. Ему в месяц зарплату положили такую, какую он у нас за полгода не заработает».

По данным РАН, до 60-70% молодых ученых, связанных с биотехнологиями, уезжают из России. Причем до 50% — в Китай и Индию, где биотех, особенно фарминдустрия, на подъеме. Мирошников, глядя на утечку умов и неспособность государства запустить первый в стране завод по производству генно-инженерного инсулина, пошел ва-банк. Решил под эгидой ИБХ РАН строить завод по производству инсулина в подмосковном Пущино. Планирует открыть там серийное производство к 2010-2012 годам.

«У нас выбор минимальный, — объясняет философию нового биопроизводства Мирошников. — Частный инвестор, когда мы к нему обратились, предложил фасовать готовый продукт, покупая его у индийцев и китайцев. Иностранные инвесторы предлагали фасовать готовую субстанцию — в 98% иностранную и лишь на 2% — нашу. Поэтому остался государственный инвестор. Ему будет принадлежать 51% акций. Остальные, когда производство принесет первую прибыль, мы планируем продать частнику, а постепенно — и все производство».

Мирошников не собирается зацикливаться только на производстве генно-инженерного инсулина. В середине октября он везет в немецкий Ганновер, на выставку передовых биотехнологий, пакет предложений для целого ряда европейских компаний.

«Они связаны с лесными биотехнологиями, — говорит он. — Наш ИБХ сегодня готов выращивать модифицированные формы самых востребованных целюллозно-бумажной промышленностью деревьев — тополя, березы, осины. Причем наши генно-модифицированные разработки растут в три-семь раз быстрее их натуральных братьев и сестер, устойчивы к болезням, а в остальном — обычные деревья».

Мирошников уверен, что будущее — за таким искусственным лесом. Естественные леса не только в странах ЕС на вес золота. В России, например в окрестностях Сыктывкара, лесной массив уничтожен, а оставшийся, уходящий вглубь тайги более чем на 100-120 километров, вырубать экономически невыгодно: расходы на солярку, бензин и прочее не окупятся. Вот и намерен ИБХ РАН предложить свои услуги по промышленному выращиванию генно-модифицированных пород леса как для бумажной промышленности, так и для целых стран. Пока первые плантации генно-инженерного леса могут появиться в Нижегородской области и Австрии. Последняя активно ведет переговоры с ИБХ РАН об условиях контракта и о том, где выращивать лес.

«У нас, конечно, — уверен Мирошников.- У нас же земель, как у бедняка махорки. Хотя можно высаживать плантации и в других странах. Как договоримся».

Рассматривают возможность лесного сотрудничества с ИБХ РАН Испания и Греция, возможно, Франция. После пожаров четырех последних лет эти страны потеряли до четверти своих лесных массивов. Прибыль от подобного рода сделок, как полагают в ИБХ РАН, будет идти на развитие биотехнологий, связанных со строительством завода по производству генно-инженерного инсулина и с изучением генома человека.

Когда о дерзком плане Мирошникова узнали в ИБХ РАН, близкий к нему коллега не поверил: «Ты сказочник?» — «Нет, — ответил он, — я академик. Значит, не посадят. А там посмотрим».

Бедняки и махорка

Такова стратегия биотехнологического прорыва. Тактика — довести долю инсулинов российского производства, которая, по данным «Фармстандарта», сегодня составляет около 2%, до 15-25% к 2012 году. Это возможно, по мнению экспертов, только если с открытием первого завода приоритет будет отдан производителям инсулина из российских субстанций. Такой шаг был бы грамотным и с точки зрения национальной безопасности, и с точки зрения экономии. Отечественный инсулин тогда сможет подешеветь, по данным «Фармстандарта», на 20-30%. А вместе с ним станут доступнее и другие генно-инженерные разработки, которые пока остаются либо экспериментальными, либо вовсе теоретическими.

Так, с середины 1990-х сотни российских лабораторий ведут исследования по использованию генной терапии для лечения заболеваний. А главное — вместе с США в 90-е годы был начат проект «Геном человека». Его цель — определить весь генетический год человека. Проект, в котором важную роль сыграли и российские генетики, был завершен в 2003 году. В результате 99% генома было определено с точностью 99,99%. Еще 1% ученые продолжают расшифровывать. Но даже частичный результат позволил определять генетическую предрасположенность людей к тем или иным заболеваниям. Другое дело, что еще несовершенная диагностика генома человека фантастически дорогая — от 200 тыс. евро.

«Когда цена упадет до 1000 евро, — считает академик Мирошников, — тогда начнется настоящий прорыв в медицине будущего. Мы научимся не лечить болезни, а предотвращать их, покончив с плохой генетической наследственностью. Правда, еще раньше надо договориться, что называется, на берегу. Ученые, не способны возглавить корпорацию «Росбиотех» или как она будет называться. Для этого нужны мозги талантливого менеджера и воля государства».

Чтобы их найти, как признают многие эксперты, России нужно излечиться от другой дурной наследственности — вкладывать наконец и в фундаментальную науку, а не только в «быстрые деньги». Погоня за ними, возможно, не дает появиться на свет не только заводу по производству генно-инженерного инсулина, но и геному вундеркинда, способного вытащить биотех из лабораторий на свободу предпринимательства.

Новости.

Комментарии запрещены.